Потерянное детство. Когда началась Великая Отечественная, Анатолию Парпаре не было и года, казалось бы, что могло остаться в памяти малыша. Но, наверное, всё же осталось: как уходил на фронт отец Анатолий Иванович, крепко обняв на прощание (вернулся, к счастью, но год провёл в лагере за то, что тяжелораненый в Ржевской битве в 1942-м попал в плен, выжил в фашистском концлагере). И в памяти, как с мамой, Анной Михайловной, из Москвы добирались на Смоленщину к дедушке и бабушке - думали, там спокойнее будет, но деревню Тыновка сожгли фашисты, мальчику и маме повезло оказаться в числе восьмерых уцелевших. Так что строки: «Детская память не всё сохранила/ Только такое забыть не велит» - выстраданные. Не велит забыть войну память тем, кто пережил её малышами, кто, как мог, боролся с врагом, помогая взрослым (как часто, увы, погибали такие юные защитники), не велит тем, кто выстоял и Победил. Пусть и было победителю совсем немного годков. О начале войны вспоминают наши читатели. - Мне 20 мая исполнилось 7 лет, - рассказывает Анна Максимова, - готовилась к школе. В воскресенье мы с родителями, мамой Олей, папой Володей, и младшим, трёхлетним, братиком Женей собирались в «Детский мир», чтобы купить мне портфель и белые банты. Но мы жили в Севастополе, который первым узнал о войне. Помню, как ночью проснулась от жуткого гула, мама нас успокаивала, чтобы не плакали, и держала, чтобы не бежали к окну. Папы не было - он по тревоге ушёл на свой корабль. Утром мама не разрешила мне погулять, сказала, что банты придётся купить потом, я очень расстроилась, что самые лучшие разберут другим девочкам. На миг прибежал папа, что-то рассказывал маме, она плакала. Потом поцеловал нас с братом, сказал, чтобы мы были молодцами, а он скоро вернётся. Папа не вернулся, летом 1942-го погиб, защищая Севастополь. А мы с мамой, собрав небольшой узелок с документами и сменой белья, пошли на станцию, чтобы уехать к бабушке в Симферополь. Вокруг было очень много людей, все плакали, ведь только что по радио сказали - война. Помню, братик ещё всё спрашивал: а папа тоже на войне. Мама не отвечала, гладя нас по головам. К счастью, мы, я, брат, мама и бабушка, смогли до оккупации Крыма уехать к родным в Томск. Но в пути нас часто останавливали, бомбили, вновь был тот гул, что разбудил меня воскресной ночью. Кажется, что и теперь, каждое 22 июня я слышу его - голос войны. - Мне тоже повезло уехать в эвакуацию вместе с маминым заводом, - говорит Иван Осипов, которому тогда, в 1941-м, было 8 лет. - Знаете, я тогда, услышав сообщение из репродуктора на Пушкинской в Симферополе, так обрадовался. Мама утром дала мне монетки, чтобы с другом Лёвой выпил газировку на углу Желябова и Гоголевской, отметили переход во второй класс. И я говорил тогда Лёве Абрамову: «Вот какие у нас каникулы здоровские, настоя­щая война. Вот повезло!». Мы с ним тут же бросились играть в войну, стреляли из палочки, прятались в засаде… Веселились. Вечером, прибежав домой, увидел, что мама плакала. «Ты что, это ведь здорово, война! Мы победим быстро!» - заверил я, тем более что папы наши, мой и Лёвы, лучшего друга детства, были боевыми офицерами. Они ушли на фронт на следующий день, оставив нам на память по пуговице от гимнастёрки. Я свою храню все годы: папа погиб в битве за Москву в декабре 1941-го. А Лёва похоронку получил ещё раньше - в сентябре. Мы тогда уже не играли в войну, не радовались. Потом мы с мамой уехали в Казахстан, а Лёва, его мама, сестрёнка, бабушка и дедушка погибли здесь - фашисты расстреливали евреев на 10-м километре дороги Симферополь - Феодосия. Алле Малышевой сегодня исполняется 90, но вот уже 80 лет она никогда не отмечает день рождения. Ведь это уже давно не праздник в эту дату, это её боль, память о погибшем в сентябре 1942-го брате Дмит­рии, о маме Варваре, партизанке, о разрушенном детстве. - 22 июня мы проснулись от того, что зазвенела посуда в серванте, - рассказывает читательница. - Мама велела быстро выскочить во двор - она пережила в Ялте землетрясение 1927-го. Во дворе уже было много соседей, все молча смотрели на непонятное зарево над Севастополем. Потом прибежал брат, он дежурил в детском санатории, сказал, что им сообщили о неизвестных самолётах, напавших на Севастополь, о том, что это или провокация, или война. Я ещё возразила: не может война, ведь у нас же есть пакт с Германией. Но были страшные слова, в полдень по радио. И появились на окнах кресты, от бомбёжек. Я разрезала газеты на полоски, а мама клеила клейстером. Но стёкла у нас потом всё равно выбило, то ли от взрыва, то ли фашисты - мы с мамою к тому времени, как они вошли в город, были уже в партизанском отряде. Я помогала стирать бельё, готовить кашу и читала партизанам стихи. Как мы выживали тогда - это страшно, не хочу вспоминать. А вот 22 июня помню всегда, слишком тяжёлым оно оказалось. День рождения у меня теперь 9 мая, когда Победа, даже паспорт, когда получала новый, попросила исправить. Оно в памяти всегда, 22 июня 1941-го, но лучше бы это был тогда обычный и привычный воскресный день. Дети войны уже давно старше своего потерянного детства, старше погибших сверстников и отцов, братьев. Им повезло: знают, мы победили. Но каждый раз 22 июня самая короткая ночь года откликается болью в сердцах. Вы держитесь, дети войны, наша совесть и правда о тех годах, помните, вы - потомки победителей. Спасибо, что выстояли.