Мария Кравченко-Цебренко (на фронтовом фото ей 17 лет) с младшим братом Анатолием у обелиска старшему - Дмитрию (на фото вверху), погибшему за Крым. Фото автора. Каково это, в 16 с небольшим добровольно идти на фронт и вытаскивать раненых с поля боя, если ты невысокая хрупкая девчушка. И в 17 быть единственным санинструктором на 16 повозок с десятками раненых, выбираться с ними из окружения. И много раз переплывать под вражеским обстрелом «кипящий от крови» Дон, доставляя раненым помощь. И идти сквозь огненный фашистский смерч. И… Это тяжело было даже слушать, сидя в уютной небольшой комнатке, где на стене портрет погибшего сына-подводника, а от самого старшего сына даже снимка не осталось - малыша замучили бандеровцы, когда его родители помогали восстанавливать Западную Украину… Как все эти ужасы воспоминаний невольно отражались-оживали болью в глазах пожилой женщины. Нет, Мария Павловна никогда не жаловалась на судьбу и не кичилась, как настоящий фронтовик, боевыми наградами и делами, и слёзы в её глазах заметила лишь раз - в музее воинов-афганцев, где и познакомились… Это случилось пятнадцать лет назад - организация инвалидов войны, Вооружённых Сил и участников боевых действий устроила для ветеранов Великой Отечественной поездку в музей, что ныне называется Музейный комплекс локальных войн. Пожилые люди с наградными планками на одежде, прошедшие тяжёлыми дорогами многих фронтов, терявшие родных, боевых друзей, израненные, победившие, они слушали рассказ руководителя музея Сергея Жученко, прошедшего дорогами той, Афганской, войны, о её событиях, о невернувшихся непобеждённых парнях, читали их письма родным, пришедшие уже после гибели… И почти не сдерживали эмоции - на своей войне, в жизни старались не плакать, а здесь, словно нахлынули воспоминания о пережитом молодыми - чуть моложе тех афганских ребят, чуть старше… Родившаяся в небольшом селе Самбек Ростовской области Мария Цебренко (по мужу, тоже фронтовику, Кравченко), была моложе, когда оказалась в пекле войны, - почти 16 с половиной лет. Третьекурсница фельдшерско-акушерского техникума, куда в желании спасать жизни, поступила после восьмилетки (учиться в школе начала в шесть). Вспоминала, что на фронт их группа («экзамены сдавали уже из военкомата») ушла по призыву обкома комсомола: «Комсомольцы, на защиту Родины!». - Мы не могли иначе, ведь тогда Родина-мама была свята для нас, - говорила Мария Павловна. - И когда я сказала маме Анне (у нас большая семья, три брата и пять сестёр), что ухожу на фронт, она прос­то обняла и благословила. Старший брат Дмитрий, у нас 16 лет разницы, уже воевал, он на третий день войны был призван, никого из его рода не осталось, он, жена, дочка погибли. После меня на фронт ушёл средний брат Иван - тоже погиб, в 1944-м в Прибалтике. И папа Павел, что перегонял скот из Крыма перед самой его оккупацией, остался на той войне: осенью 1941-го заболел при эвакуации колхозных крымских стад… А на фронт меня, представляете, не брали: говорили что возрастом не вышла, но старшие ребята однокурсники помогли: взяла метрику брата Ивана, они там немного подмазали, палочку к инициалам пририсовали. У нас фамилия же не склоняется, он И. П., я М. П. - стала почти на полтора года старше, 17 июля 1923-го, вместо 23 февраля 1925-го. Санинструктор эскад­рона кавалерийского полка на Южном фронте. Она, как все фронтовики, даже через годы старалась не рассказывать о себе на войне, хотя пройдено-пережито очень много. Миус-фронт, сжимавшееся кольцо под Харьковом и Сталинградская битва, бои за Северный Кавказ, освобождение Украины, Румынии, Болгарии и Венгрии. И два ранения, последнее, с контузией, тяжёлое, - шрам у виска на всю жизнь. И два ордена Отечественной войны, медали «За оборону Кавказа», «За отвагу»… - А вот знаете, - говорила, - военфельдшер наш Саша Шигалев, медалью «За отвагу» награждён, он по минному полю полз, чтобы на нейтральной полосе, под обстрелом, роды принять у женщины, сбежавшей из оккупированного села. А Ванда Логвинова в ледоход бросилась спасать нашего лётчика из сбитого кукурузника, что в воду упал. А Нина Заболотная совсем плавать не умела, а тоже ринулась с нами в Дон, ведь не было иного способа переправы под бомбёжками, а надо было доставить перевязочные материалы для санбата. Ещё одна Нина, Самойленко, на Северном Кавказе погибла… О том, что сама много раз рисковала - ни слова. Как перед отправкой на фронт за сутки надо было научиться отлично держаться в седле и скакать на лошадях, которых девчонкой немного побаивалась. Как чуть не погибла, перевязывая пленённого фашистского тяжелораненого офицера - надо доставить в штаб для допроса, а он, изловчившись, начал душить в разы слабейшую девушку. И как под бомбёжками, вместе с ездовыми, выводила просёлочными дорогами, полулесными тропами 16 повозок с ранеными из почти разбитых полка и дивизии. Под Харьковом сжималось фашистское кольцо окружения: 17 лет, «скудные обезболивающие колола и ревела, что «выгнали» единственную девчонку в полку, старшего сержанта медслужбы, в неизвестность». «Выгнал» - спас тогда старший политрук Кузьма Алборов, заверивший, что «должна прорваться». Не подвела - довезла раненых до встреченного медсанбата 68-й кавалерийской. Мария Павловна всю жизнь помнила тогда политрука, искала. И всю жизнь помнила, что одного раненого, Ефима Черномаза, всё же не спасла, похоронила в ближайшем городке у шахты, а спустя десятилетия после войны переписывалась с его детьми. Без подробностей упоминала и как в зимнем Сталинграде бегом-ползком носила воду для раненых - за несколько километров. И как в Будапеште вытаскивала раненых танкистов из объятой пламенем машины… «О себе на войне нескромно говорить - мы жили для Родины». Мария Павловна перебирала редкие снимки и вспоминала многочисленные имена - Лиза Белобородова, Галя Корниенко, Нина Шулятьева, Нина Толстова, Валентина Пучкова, Мария Бородина, Виталий Лазаренко, Фрадкин, Правоторов, Дворкин, Голиков, Райхер, Примаков, Саша Коновалов…. Александр Каменецкий, «главный хирург нашего 36-го головного полевого эвакоприёмника (в нём воевала с 1942-го. - Ред.), он мне характеристику давал на вступление в партию большевиков». В кандидаты в члены ВКП(б) её к тому времени уже приняли, а характеристику оставили на память. Небольшой пожелтевший листок был реликвией женщины - «написан в окопе». Реликвия - и кандидатская карточка в члены партии, полученная на Северном Кавказе в мае 1943 года, а «приняли в кандидаты» секретаря комсомольской организации ещё в Сталинграде. И письма с фронта «дорогому солдату-подруге Мусе» хранила она всю жизнь - от мужа Василия Кравченко - «мы в 1943-м расписались… уже в мирное время, в 1998-м, Василия Карповича война не отпустила, сказались ранения». Берегла женщина и памятную медаль к 30-летию Победы, что «за патриотическое воспитание молодёжи» вручал легендарный лётчик Алексей Маресьев… Две радости удалось подарить Марии Павловне: спустя почти 70 лет узнать, с помощью неравнодушных людей из Северной Осетии, о том политруке Кузьме Алборове, что спас девушку под Харьковом. Самого фронтовика с нелёгкой судьбой уже не было, но случилась встреча с его дочерьми. А неравнодушные крымчане помогли узнать о месте гибели и увековечить память («семейная мечта-боль, ещё мамина») её «пропавшего без вести» старшего брата Дмитрия. Он погиб 27 февраля 1942-го в боях под Феодосией. В 2009-м, в год столетия вои­на 655-го стрелкового полка 404-й стрелковой дивизии, участника Керченско-Феодосийского десанта, она смогла принести цветы к обелиску у братской могилы в посёлке Приморском, где родная строчка «Д. П. Цебренко». Спустя три года, в августе 2012-го, Марии Павловны не стало… Но остались фотографии, запись голоса на диктофоне, память И она, все её ушедшие товарищи, продолжают «жить во имя Родины».