Недавний обмен заключёнными между Россией и Западом, в котором приняли участие семь государств, явил на свет исторические параллели… Не питающие симпатий к России историки и журналисты вдруг вспомнили аманат (заложник, переданный в обеспечение выполнения какого-либо соглашения. - Прим. ред.): дескать, Москва до сих пор пользуется этим старинным обычаем - брать заложников. Насколько же справедливы такие упреки?

Империя в войне

За ответом отправимся в XIX век. Кавказская война России в этом веке продолжалась 60 лет. Это был один из самых продолжительных военных конфликтов в мировой истории, о чём наши просвещённые современники мало что знают. Покорение Кавказа тогда считалось важной задачей динамично расширяющейся империи. Но заплатить за присоединение земель пришлось дорого. За годы войны на Кавказе русская армия потеряла почти 100 тысяч военнослужащих. При этом на одного убитого в боях приходилось трое умерших от болезней. Около 6 тысяч попали в плен, в том числе 92 офицера…

Именно в те годы в отношениях царских генералов с кавказскими народами сложились традиции аманатства - довольно распространённый поиск враждующими сторонами условий для заключения договора с гарантиями. Подобными правилами пользовались правители и военачальники в Испании, Османской империи, Австрии, Италии, Золотой Орде. А во время войны на Кавказе этот институт, я бы сказал, был наиболее цивилизованным, компромис­сным методом решения самых острых разногласий. Русские генералы (Ермолов, Цицианов, Симанович, Дельпоццо), а также горские князья активно его применяли.

Учтём: всё содержание аманатов-заложников ложилось на российскую казну. Попавших в аманат детей горских властителей в специальных школах учили не только русскому языку, но и математике, географии и другим наукам. Они открывали для себя новый мир, а институт аманатства становился для них орудием социализации, трамплином в жизнь. Одной из таких драматических историй, связанных с пленом и возвращением за огромный выкуп, было похищение грузинской княгини Анны Ильиничны, жены князя Давида Чавчавадзе. Отряд горцев под командованием сына Шамиля Казимагомеда совершил налёт на владения князя в Кахетии и захватил княгиню с детьми, родственниками и прислугой.

Род Чавчавадзе - один из самых именитых в Грузии. Считалось, что это семейство было уважаемым и даже любимым российским императором. Дед Давида Гарсеван Чавчавадзе был дипломатом, послом грузинских царей, его подпись стоит под историчес­ким Георгиевским трактатом - договором о переходе Грузии под протекторат России. Отец, Александр Чавчавадзе - участник войны 1812 года.
У Александра было две дочери и сын. Одна из его дочерей вошла в историю, выйдя замуж за знаменитого русского поэта и дипломата Александра Грибоедова, а другая вместе с матерью попала в заложницы.

После захвата грузинских княгинь Шамиль требовал выплатить миллион серебром. Об этом доложили государю. Николай I был рассержен и после раздумий дал понять, что противиться сделке не будет, но деньги не дал. История с пленением и освобождением грузинских княгинь поставила императора ещё перед одним нелёгким выбором. Главным требованием Шамиля было возвращение его старшего сына, отданного в аманат российским властям.

В июне 1839 года экспедиционный корпус генерал-лейтенанта Граббе осадил аул Ахульго - укреплённую горную резиденцию Шамиля. Павел Христофорович Граббе, один из самых успешных русских командиров на Кавказской вой­не, вынудил Шамиля пойти на переговоры. Требований было несколько, в том числе выдача старшего сына в качестве аманата - гарантии полного подчинения России. Шамиль на это не шёл, но вынужден был подчиниться требованию своих воинов. 

Как позже свидетельствовал в своём дневнике сам Граббе, Шамиль ему написал: «Я вступил в подданство Его Императорского Величества, отдал Вам в залог верности любимого своего сына, которого никому не отдавал: и так смею надеяться на милость Его Превосходительства. Отказ Ваш будет убийством для меня». Сын Джамалуддин вместе с одним из ближайших соратников Шамиля Юнусом был отправлен к Граббе, но сам имам прибыть к генералу и лично склонить голову отказался.

Шамиль переживал потерю сына и был намерен обменять его на пленных русских офицеров. Между тем русский император лично занимался судьбой мальчика, привезённого в Петербург. Николай I принял решение не крестить горца, а предоставить ему самому принять это решение по достижении зрелого возраста. Джамалуддин Шамиль был зачислен в кадетский корпус в Москве, где получали образование за счёт государства дети дворянского сословия, оставшиеся без родителей. Но не прошло и трёх месяцев, как его переводят в Санкт-Петербург. Причина была уважительной, о ней великий князь Михаил писал в прошении военному министру: «Сын дагестанского мятежника Шамиля Джамалуддин, по неимению при корпусе особы духовного звания магометанского исповедания, не может изучать догматов исповедываемой им религии и исполнять установленных ею обрядов… Честь имею покорнейше испросить Высочайшее соизволение на его перевод в Александровский кадетский корпус».

Вот тебе и «Россия - тюрьма народов»!

Как становились российской элитой

Интересно высказывание Эрика Осли, английского историка: «Многие века отличительной чертой российской власти является почтительное обращение с представителями знати подчинённых или побеждённых народов. Император обычно предоставляет аристократам, ставшим его подданными, возможность служить России, сохраняя при этом свой статус… Такой привилегией пользуются многие украинские и польские князья. А громкие имена грузинской знати - Багратион, Дадиани, Чавчавадзе - входят в списки высших военных и светских кругов при российском дворе. Многие знатные мусульманские семьи татарского, азербайджанского и черкесского происхождения, например, князья Черкасские, также стали верными подданными и союзниками. Помимо союза с некоторыми представителями местной знати, политическое и военное руководство страны делает ставку на формирование будущей русифицированной и преданной власти элиты из прямых наследников местных лидеров. Для этой цели как нельзя лучше подходят традиции аманата, то есть, взятия заложников, и главным, на ком ставят опыт, становится Джамалуддин». 

Мальчик проявил усердие в учёбе и довольно скоро свободно говорил на русском языке, а также выучил немецкий и французский. По окончании учёбы Джамалуддина произвели в поручики и направили на службу офицером в конвой императора, а затем в Уланский полк, который базировался в Торжке. Государю докладывали об успехах его питомца. Ему были выделены достаточные средства, молодого офицера приглашали на балы, где его появление вызывало огромный интерес.

Товарищ Джамалуддина по корпусу Николай Крылов, оставивший воспоминания о дружбе с горцем, рассказывает, что однажды на инспекции, которую проводил полку император, Николай I подошёл к юноше, положил ему руку на плечо и сказал: «Если хочешь писать к своему отцу, то пиши. Письмо я доставлю». В письмах родителю Джамалуддин подробно описывал свой быт. Рассказывают, что имама особенно потряс тот факт, что его сын «преуспел в танцах». Оторванный от родных гор ребёнком, воспитанный среди русских людей, Джамалуддин обрёл новое понимание своего будущего, и оно не было связано с возвращением на Кавказ.

В Торжке Джамалуддин познакомился с Лизой Олениной, дочерью генерал-майора в отставке, члена Императорской академии художеств. Дом Олениных всегда был полон гостей. Среди тех, кто общался с юной Лизой, были корифеи русской культуры - Александр Пушкин, Карл Брюллов, переводчик «Илиады» Николай Гнедич. Грамоте её учил дедушка Крылов. Для молодых офицеров-улан двери дома также были всегда открыты. Чувства Лизы и Джамалуддина были взаимными, пара готовилась обвенчаться. Но дорога в храм возможна только при принятии женихом православия. Николай I известил своего воспитанника, что готов быть посажёным отцом на свадьбе. Джамалуддин в письме невесте написал: «Твой Бог - мой Бог! Моя душа - твоя душа. Мы будем молиться вместе, радоваться вместе, страдать вместе».

Шамиль тяжело переживал потерю Джамалуддина. Ему пришлось умерить жестокие привычки рубить головы пленным, разорять станицы с русскими переселенцами. Когда он захватил аул, где проживали наложницы Ермолова, других российских офицеров, их незаконнорождённые дети и чеченцы, перешедшие на службу царю, наибы Шамиля были готовы предать огню и мечу поселение неверных. Но имам запретил: заложничество сына охлаждало его ярость.

Выкуп привезли на двух телегах…

Требование поменять Джамалуддина на грузинских княгинь вызвало замешательство у императорского двора. Николай I понимал, что горская среда уже чужда Джамалуддину и может принести ему гибель. Но и оставить в беде грузинских союзников он тоже не мог. Существовало и другое соображение: может, Джамалуддин убедит отца отказаться от противостояния с Россией и завершить Кавказскую войну?

Обмен княгинь на Джамалуддина состоялся 10 марта 1855 года на границе Дагестана и Чечни. С российской стороны процессом руководил флигель-адъютант князь Д. А. Чавчавадзе. Шамиль прибыл вместе с двумя сыновьями, с ним был личный конвой с развёрнутыми знамёнами и песнопениями из Корана. Ещё около 5 тысяч горцев укрывались неподалёку в лесочке. Поручика Джамалуддина сопровождала колонна Кабардинского пехотного полка, три сотни донских казаков и несколько друзей. С собой молодой человек взял книги, географические атласы, хорошую бумагу, готовальню, карандаши и краски.

Не видевшие много лет Джамалуддина горцы получили указание Шамиля удос­товериться, того ли человека привезли русские. Вот как описывает эту процедуру Евгений Вердеревский, служивший на Кавказе при канцелярии графа Воронцова. «С первого взгляда на Джамалуддина уполномоченные признали в нём сходство с братом... Они обнажили до плеча его руку и, увидев на ней следы шрамов, происшедших когда-то от падения ребёнка на мельнице, признали его за сына Шамиля». Несколько часов понадобилось, чтобы пересчитать выкуп: 35 тысяч серебром и 5 тысяч золотом. Деньги горцам привезли на двух больших телегах…

За 20 дней до процедуры обмена в Санкт-Петербурге скончался Николай I. Посредник в переговорах об обмене юнкер Исаак Грамов попросил Шамиля в знак траура не устраи­вать традиционных ружейных канонад и песнопений, принятых в честь знаменательных событий. Это пожелание было выполнено. Прощаясь с Джамалуддином, генерал Л. П. Николаи подарил ему свою шпагу и, улыбаясь, сказал: «Смотри же, не руби ею наших». «Ни наших, ни ваших», - ответил Джамалуддин».

Кто мог знать, что русских офицеров Джамалуддин видит в последний раз?

После того как процедура обмена завершилась, горцы попросили Джамалуддина переодеться в национальные одежды, сказав, что именно так отец хотел бы видеть сына. Его брат демонстративно выкинул форму императорского офицера на другой берег реки, в сторону русских (ирония судьбы заключается в том, что после пленения Шамиля и его переезда в Россию вместе с семьёй этот же сын сам надел ненавистную ему когда-то русскую форму, её генеральский вариант). Джамалуддину подвели вороного коня с богатой сбруей, и он двинулся навстречу новой жизни.

Чужой среди своих

Наместник на Кавказе генерал Муравьёв-Карский регулярно отправлял в Петербург депеши с новостями о Джамалуддине. В одном из посланий указывается, что Шамиль, заметив сына в печали, спросил, в чём дело. «Я не могу не грус­тить, узнав о смерти государя императора, - отвечал Джамалуддин, - в нём я всегда буду видеть своего благодетеля». На что Шамиль отвечал: «Он был благодетелем для тебя, да и для меня тоже. Мне он вернул сына, а из тебя сделал мужчину».

В августе 1855 года в донесении военной разведки в столицу сообщается, что Джамалуддин «не может привыкнуть ни к новому укладу жизни, ни к чуждым ему идеям, ни к людям из своего окружения, чей язык он только-только начинает понимать. Кроме того, он не может оправиться после обрезания, которому его подвергли сразу после возвращения в горы». Приставленные к молодому человеку муллы
обучали его арабскому и аварскому языкам, Корану. В жёны ему нашли дочь одного из наибов Шамиля. Но по-настоящему родным человеком своим близким и единоверцам он не стал. Постепенно от наследника имама отдаляются отец и братья, да и титула наследника он вскоре лишается. В преемники имама готовят второго сына Шамиля - Казимагомеда.

Летом 1858-го в крепость Хасавюрт срочно прибыл посланник имама с просьбой прислать русского военного врача для заболевшего Джамалуддина. Доктор Пиотровский, пустившийся в далёкий путь по горным тропам, увидел угасавшего молодого человека. Он диагностировал ему туберкулёз, в то время болезнь неизлечимую. В своих воспоминаниях доктор позже писал: «Создаётся впечатление, что больной сам не хочет бороться за жизнь, он смиренно приносит себя в жертву».

Всего три года прожил кавказский пленник, вернувшись в родные горы.

Рафаэль ГУСЕЙНОВ, историк, секретарь Союза журналистов России.

Источник: trud.ru