Столкновение, произошедшее 26 февраля 2014 года, является политическим, однако дело «26 февраля» носит уголовный характер. Такое предположение 18 февраля на пресс-конференции выразила «Уполномоченный по правам человека» в Крыму Людмила Лубина.

Журналист-фрилансер и блогер Заир Акадыров ранее описал свою встречу с Лубиной. По его словам, уполномоченная по правам человека» в Крыму назвала дело «26 февраля» политическим.

Лубина, отвечая на вопрос о том, называла ли она в ходе встречи с Акадыровым дело политическим, сообщила, что «журналист абсолютно все переврал».

«Он меня назвал оккупационным омбудсменом, так статья называется. Если я такой омбудсмен, то зачем этот товарищ вообще ко мне пришел, совершенно непонятно. И я, как вам сказала, говорила и ему о том, что тот митинг, противостояние было, конечно, политическим […] и поэтому когда противостояли, тот митинг я называю политическим, но не дело 26 февраля. Дело, которое возбуждено, уголовное. Поэтому просто напросто мои слова несколько переврали», – отметила она.

На пресс-конференции Лубина также уточнила, что она не может давать правовую оценку событиям, произошедшим 26 февраля 2014 года, сообщает издание «Авдет».

После общения с прессой «омбудсмена», Заир Акадыров на своей странице в  Facebook написал ответ:

«Крайне неприятно удивлен высказываниями Уполномоченного по правам человека в Крыму Людмилы Лубиной, с которой встречался два дня назад по поводу моей жалобы на незаконные действия сотрудников полиции возле здания Верховного Суда Крыма. О подробностях встречи я сообщал на своей странице в Facebook 16 февраля.

Сегодня на пресс-конференции в Симферополе, когда одна из журналисток задала уточняющий вопрос относительно нашей встречи, Лубина заявила, что я «переврал все абсолютно», назвал ее «оккупационным омбудсменом» и «зачем этот товарищ вообще ко мне пришел, если я такой омбудсмен?»

Теперь отвечаю по существу. Если прослушать запись сегодняшней пресс-конференции, то Людмила Лубина фактически повторила все то же самое, о чем говорила мне во время беседы, за исключением одного – определения «дела 26 февраля». На пресс-конференции Лубина опровергла мои слова об ее оценке этого дела, как «политическом».

Теперь приведу две цитаты, сказанные омбудсменом сегодня на пресс-конференции – с разницей в несколько минут. Обе касаются «дела 26 февраля», выводы делайте сами:

«Не мое дело давать правовую оценку всем тем событиям и преступлениям, которые инкриминируются вот этим товарищам (участникам митинга 26.02.14). У нас для этого есть и Следственный комитет, и прокуратура, и суд. Единственное, что хочу сказать: я тоже была очевидцем всех этих событий 26 февраля 14 года. Я через эту толпу проходила на рабочее место в Верховную Раду Крыма. Поэтому понять, что там происходило, когда огромная масса людей противостояла друг другу, было очень сложно. Но то, что приходили ко мне в кабинет, как к депутату Верховного Совета, люди и вымывали глаза, потому что некоторые товарищи бросали протертым, битым стеклом. И они вымывали глаза в нашем здании. Это политическое требование? Это политический характер носит? Либо это просто самая обыкновенная уголовщина? Я не буду говорить, кто прав, кто виноват».

«Тот митинг, противостояние было, конечно, политическим, но не дело… Дело, которое возбуждено, это, наверное, чистое уголовное преследование».

Далее. «Оккупационным омбудсменом» Людмилу Лубину я нигде не называл. Могу предположить, что Уполномоченная по правам человека в Крыму прочитала заголовки в СМИ, не разобралась в сути, сделала поспешные выводы, вложив в мои уста те слова, которые я вообще не произносил.

Что касается заявления омбудсмена о том, «зачем этот товарищ вообще ко мне пришел?», то хочу напомнить, что данная встреча состоялась по инициативе Людмилы Лубиной, а приглашение прийти на нее прозвучало от ее помощника. Кроме того, после встречи спустя некоторое время я связался с помощником, чтобы уточнить, могу ли я сказанное в нашей беседе озвучить публично, в том числе и по «делу 26 февраля», дабы затем не было каких-либо недоразумений. На это я получил утвердительный ответ: «Это ваше право».

С чем связана теперь подобная трактовка омбудсменом нашей беседы, я могу только догадываться, но оставлю свое мнение при себе. Надо полагать, что если бы в тот день возле Верховного Суда я не записал на диктофон угрозы полицейских надеть на меня наручники и отвезти в подвал, то меня так же обвинили бы в том, что я «все переврал».