«» - - Зачем тебе смотреть эту чушь? – говорил мне знакомый ополченец. – Какая-то баба – не баба, просто бандит.Я трясу головой и осторожно спрашиваю:- Эээм… Какая баба? И почему Моторола – бандит?- А при чём тут Моторола? – удивляется собеседник.- Кино-то про него! Документалка!Несколько секунд мы вопросительно глядим друг на друга. Потом понимаем.- А я думал, ты на фильм про революцию и женский батальон!- Ааа!Название, действительно, подпорчено предшественниками, но отвечает содержанию. Оно не про командира, а про всех бойцов сразу. В тот раз в Донецке я не попала на последний сеанс, и позже рванула в Луганск – хотелось посмотреть на большом экране. Тем более что бесплатно.Была суббота, за полчаса до начала перед залом толпился народ: подростки, старики, молодёжь, была даже мать с ребёнком лет трёх. Мимо бегал пожилой крепыш с озабоченным лицом. Отодвигал людей от двери, без очереди заводил внутрь группы девиц и парней. В распахнутую дверь мы хлынули лавиной. Мелюзгу крепыш вылавливал и спрашивал про возраст, но, кажется, всё равно впускал. На мать с ребёнком взглянул строго:- Плакать не будет?- Да он заснёт в темноте.- Под вашу ответственность. Там нецензурные выражения.Большой зал заполнялся медленно, но за пять минут до фильма был набит до отказа. Первый ряд отвели журналистам и военным. Люди стояли в проходах и выискивали глазами свободные сиденья. Приходилось прятать взгляд в телефоне. Место слева от себя я цинично заняла несуществующему кавалеру, на пустое место справа дородная бабуля усадила хрупкого мальчика, который через час ушёл в игровую комнату.Терпеть не могу, когда в кино мои бока подпирают посторонние люди, но не уверена, что займи кто-то пустые места сейчас, я бы обратила на это внимание. Непонятно, то ли я упала в фильм, то ли фильм свалился на меня, но удивительным образом я оказалась внутри, где громко по-настоящему, и страшно по-настоящему, и земля подпрыгивает, и пахнет гарью. Максим Фадеев оказался правдивым художником, который способен втянуть зрителя в происходящее, не унижая его разжёвыванием, и потому не сразу ясно, как всё это работает и почему действует. А работает зачастую даже не картинкой, а грохотом взрывов и голосами боя на фоне бездвижной рации: тревожными сообщениями Вохи, спокойными приказами Моторолы, азартным матерным рёвом Гиви.В«Ух ты, - думаю, - картавенький!» темноте возле костра молодой ополченец, опираясь на автомат, шлёпает обиженно поджатыми губками:В«Нам ещё идти до Одессы…» - и общий шумный вздох летит над залом. Далеко до Одессы.В«Но ничего, скоро, совсем скоро, чуть-чуть осталось…»- Лет десять, - негромко сообщил дедуля за моей спиной.- Года три, - предположили женщины сбоку.- Никак не кончится, никак… - донеслось спереди.Опять бой. Внизу экрана мелькает расшифровка переговоров. Зря сэкономили на корректоре – синтаксис хромает на все ноги.Зря включили в сюжет Захара Прилепина – как кусок дешёвой игровой мелодрамы в качественную документалистику. В«Мотор… видел храм - серьёзнелВ», В«загипсован, Лена его суши кормила, так трогательноВ» – попытка мирных пауз в череде боёв явно не удалась. Это не претензия к приёмам, лежащим на поверхности, нет. Кое-что срабатывает как удар в рёбра: привал и суровые лица бойцов, которые слушают В«Балладу о борьбеВ», сидя на БТРе. Казалось бы, что можно придумать банальнее? Но дело в том, что это не банальность, а узнаваемость: нечто влитое в кровь вместе с советским искусством, что позволяет соотнести войну на Донбассе с Великой Отечественной. В«Баллада о борьбеВ» вплетается в другую, где В«сидят и слушают бойцы, товарищи мои…» Такой крючок, что вытаскивает на поверхность патриотизм и неоспоримость освободительной борьбы. Тем более, что остальное музыкальное сопровождение почти целиком современное.Здесь же, на месте распиаренного журналиста могло смотреться что угодно: история любви на войне, рассказы школьных друзей, подростковые фотографии – только не выжатые воспоминания, от которых так и веет вторыми руками или записями ютуба. Фальшь всегда сквозит через неуверенность речи, а уверенность речь Прилепина обрела лишь в третьем эпизоде появления: в суждениях о феномене Моторолы как русского воина – вероятно, эти мысли он действительно носил в голове.Другие рассказчики – похожий на казака начальник разведроты Матрос, командир медвзвода Док со странной, как после контузии, дикцией – не сомневаются в том, о чём говорят: с командиром они прошли Славянск, Иловайск, донецкий аэропорт. Досконально помнят особенности боевых операций и количество потерь. Им веришь ещё и потому, что в фильме нет закадрового голоса с красивыми формулировками, есть грохот взрывов, редкая музыка, всё скупо и по-военному – так, как это и надо.На экране дата В«15 января 2015 годаВ», когда закончилось перемирие. Я помню этот день в Москве. Было пасмурно и обидно: накануне я впервые решила поехать на Донбасс, но опять над городами полетели В«градыВ», и донецкие вписчики наотрез отказали мне в койко-месте. Приезд отложился на полтора года – до прошлой осени, когда был жив Гиви, а Моторолы уже не было, и мне описывали его недавние похороны.- Показывают, что на прощании было много людей, но на самом деле было больше. Улица была набита народом и шла, без остановки шла. Но никого не топтали, наоборот, с заботой относились друг к другу. Ребята незнакомые на бордюре подвинулись, втащили к себе – у меня рост маленький, а там повыше… Не представляю, кого ещё можно ТАК хоронить?В фильме нет похорон, но есть ночь, колонна военной техники, ополченцы на броне и под звуки печальной украинской песни скользящая назад дорога. Солдаты, едущие то ли в бессмертие, то ли в небытие. Пронзительно взлетающая музыка, которая утягивает за собой. Я приготовилась встать и аплодировать до отбитых ладоней. Искушённый люд потянулся к выходу. Грянул финальный аккорд…Фильм продолжился. На экране шёпотом переговаривались разведчики, а я впервые оторвалась от экрана и взглянула на часы. До конца оставалось ровно тридцать минут. Соседи недовольно зашевелились.В«Не, ну познавательно же… - говорил мне внутренний голос, - ты уж досмотривЂ¦В»Я обещала досмотреть.Но когда из глубины экрана пришёл голос Кобзона, и с первого ряда прозвучало военное В«встать!В», встал весь зал. Это был другой финал, привычный советский финал: с лицами солдат и датами их гибели, с вручением наград живым, с голосом эстрадного классика, с цитированием перестрелки напоследок. Он мог стать В«крючкомВ» патриотизма – не сыграй так сильно метафора с отъездом в ночь. Не прозвучи В«Океан ЭльзыВ» на общей музыкальной волне прощанием с людьми, страной, землёй.Уже я шла по улице, а внутри переливались строчки и звуки, гремел бой и очень хотелось жить.- Ну как тебе? – спросили меня потом.- Потрясающе, - честно ответила я. Дарья Верясова