Так назывался очерк Лидии Коваленко в «Крымской правде» 30 августа 1970-го, о семье крымчан Литвиненко, одних из тех, чью жизнь разрушила Великая Отечественная: Алексей погиб в фашистском концлагере в Германии, Раиса казнена фашистами в Крыму. Дети, Вера, Ваня, Лена, Надюшка, старшей на момент гибели матери - 11 лет, младшей - 4 года, чудом выжили, на всю жизнь запомнив огненный факел, каким вдруг стала любимая мама.

Семья из Тавеля

Раиса и Алексей встретились в детском доме в Тавеле (ныне Краснолесье), она, потерявшая в Гражданскую родителей, воспитывалась в нём, позже прачкой работала, а у него там мама и старшая сестра трудились. Парень однажды решился подойти: «У тебя коса красивая. Русая. А глаза чёрные». Рая засмеялась и убежала, а потом Алёша пригласил в кино… Семья, три дочки и сынок - жить бы и радоваться, но наступило 22 июня 1941-го. Война. Через несколько недель 33-летний тракторист ушёл на фронт.

И несколько весточек-треугольничков: «Жив, здоров, береги, Раечка, детей». С сентября писем не было. Годы спустя взрослые дети получили из архива ответ-извещение, «Пропал без вести». Теперь, когда появился портал «Память народа», известно: погиб в фашистском плену. Основания для того извещения находим, узнавая, что родился парень 17 апреля 1908-го, призван 15 июля 1941-го, красноармеец, повар, «можно считать пропавшим без вести» и имя мамы Марии Антоновны. С ней и двоюродной сестрой Лидой девочки, Лена и Надя Литвиненко, встретятся, когда переведут в тот детдом Тавеля, уже Краснолесье. Ещё документ - фашистская учётная карточка военнопленного: «Солдат (рядовой) Алексей Васильевич Литвиненко пленён 25 октября 1941 на Перекопе». Тяжелейшие бои там шли, чтобы сдержать натиск врага на полуостров, не удалось - десятки тысяч погибших, тысячи раненых, контуженных, в бессознательном состоянии в плен попадавших, как и Алексей. Сначала в «Картофельном городке», в Симферополе, был, потом Ламсдорф, Верхняя Силезия, в Германии (ныне - Польша), концлагерь Stalag (Шталаг) VIII F (318). Пустырь, обнесённый колючкой, руками, ложками военнопленные, в основном с юго-запада СССР, рыли укрытия от непогоды (бараки позволили строить лишь в конце 1942-го). Голод, холод, работы на каменоломне, эпидемии, пытки, фашисты расстреливали, натравливали собак…

Как погиб Алексей Литвиненко - неизвестно, лишь под лагерным снимком и отпечатком пальца в карточке надпись - 22 июля 1944-го. Имя жены указано, Раиса Литвиненко. На момент гибели мужа её не было почти год - 22 ноября 1943-го погибла в Тавеле, на глазах у детей. «Там, где только что, у каштана, была она, вдруг, ухнув, рванул вверх огненный столб. Огонь и крик - всё смешалось. Детишки в ужасе кинулись прочь. Уже за огородами, оглянувшись, старшая Вера увидела: весь каштан, все ветки в огне. Так и врезалась в их детскую память мама, огненным факелом», - строки из очерка 1970 года.

Выстоять!

«Война ворвалась в Тавель так же внезапно, как и во все наши сёла, - писала коллега. - Ночью вместе со старшей девочкой Верой копала Рая во дворе, под розой, яму, выстилала сухой соломой, складывала провизию. В кухне под столом оторвала две половицы, сложила подушки, одея­ла, костюмы и пальто мужа, ребячью тёплую одежду. <…> Но фашисты, вооружённые автоматами, лазали по чердакам, погребам, находили ямы, вытаскивали оттуда мешки с зерном, мукой, картофелем, чугунки со смальцем. Угоняли коров, овец. В последний раз, когда гружёные добром машины и подводы вышли из деревни, из лесу нагрянули партизаны. Завязался бой. Всё награбленное возвращено людям. Ни один из фашистов не ушёл». Но все понимали, что за «дерзостью» народной последует карательная операция врага, партизаны забрали жителей в гражданский лагерь при отряде. «Еле успели», - рассказывала Надежда Алексеевна, та малышка Наденька, запомнившая добрые руки незнакомых партизан и запах костра. Она написала в редакцию из Коми, где жила. Помогли женщине связаться с земляками неравнодушные Зоя Михайловна и Юлия Лебедевы, просившие найти номер с очерком, - его прислала с юга на север сестра Надюшки Лена, «ведь там о маме», но украли семейную реликвию.

И вновь очерк из семидесятого, воспоминания детей и партизан. «Через несколько дней Раиса Семёновна вместе с двумя односельчанками решила сходить ночью в деревню, взять тёплые вещи для ребятишек. Холода наступали, а собираясь в спешке, прихватили лишь несколько одеял. Родной Тавель встретил запахом гари и тлеющими головешками. На месте дома Литвиненко тоже пепелище. Голыми руками разгребала Раиса головешки, искала место, где спрятала ребячью одежду. Но всё напрасно.
И яма во дворе, под розой, тоже разрыта… Женщина побрела к дому на пригорке. Детский дом, где она воспитывалась. Он был цел и пуст. Вот тут они играли с ребятами, вот её комната. Она заглянула в окно. В этом саду встретилась впервые с Алёшей…».

В тот дом женщина вернулась, когда Надюша заболела. «Несколько ночей спали на матрацах, днём никуда не выходили. Ночью мама приносила воды, добывала где-то пищу. Но однажды... Рванув дверь, на пороге выросли фашисты. Сказали матери: «Идём!». Она молча поднялась и пошла. А дети остались. Долго ждали. Но она не возвращалась. И тогда они пошли искать её. Вера взяла на руки четырёхлетнюю Надю, восьмилетний Ваня и шестилетняя Лена шли сбоку, держась друг за друга. Шли молча по пус­той, серой от пепла деревне.
И вдруг они увидели её. Она шла от речки в окружении фашистов, со связанными руками. Шла медленно, еле передвигая ноги. Они кинулись навстречу. Но, не добежав, в оцепенении остановились. Разве это она? Лицо было страшным, всё в синяках, щёки в крови, одежда разодрана. Клетчатый платок сполз, по спине рассыпались волосы. Увидев детей, она рванулась им навстречу. Но дорогу преградил фашист: «Подумай о детях!» - услышали они его резкий крик. Посыпались вопросы: «Где партизан?», «Где вся деревня?», «Лагерь где?».
А в ответ дети услышали мамин спокойный голос: «Не знаю».

На неё кричали, хлестали по лицу, приставляли к виску дуло автомата. Она молчала. И тогда её повели. Недалеко от каштана, где прощались они когда-то с отцом, была яма. Толкнули туда. Видна была только её макушка. Один из фашистов стал лить на голову что-то из канистры. Она закричала. Дети закричали тоже». Потом вспыхнул факел…

Забота о младших стала главной для одиннадцатилетней Веры. Надежда Алексеевна рассказывала, что сестра «нашла на пепелище кусок рукава фуфайки, проволокой «сшила» мне наряд на все времена года. Завшивленные, покрытые коростой, бродили мы по деревням. Ваня нашёл кусок резинки, сделал рогатку и добывал воробьёв. Помню, как очередного воробья Ваня наладил на проволоку и хотел поджарить в одном «дворе» в сложенном из камней очаге, но появилась хозяйка и прогнала нас, а в огне сгорел наш воробей - завтрак, обед, и ужин. Горе было великое, слёз море. Ночевали, зарывшись в стог сена, или просто под деревом, прижавшись друг к дружке».

Потом какой-то мужчина подобрал, привёз в Мамут-Султан, теперь Доброе, жили у разных людей, по одиночке. С освобождением Крыма - по детским домам, Строгоновка, Краснолесье, Евпатория. Надежда Алексеевна вспоминала, как зимой «на переменах вместе с первой учительницей Анастасией Николаевной Загной бегали, прыгали, чтобы согреться; как «привозили для еды огромных рыбин, старшие дети чистили, чешуя разлеталась веером, а мы, мелкота, ловили чешуйки и украшали себя», директор детдома из Строгановки «Сергей Павлович Большаков старался заменить отца, а воспитательница Мария Семёновна была любимой нянькой; «директор в Евпатории Степан Иванович Писарев называл «саечка моя голубоглазая», давал рубль, чтобы вместе с его младшей дочерью Наташей, которая часто пропадала у нас, мы шли за мороженым», а ещё подружки-друзья - «негритянка Катя Неизвестная, еврейка Инна Рутман, чешка Вита Берлович, немцы Мария и Вильке Штригель, Нина и Толик-художник Молчановы, Дуся Трошко, Нина Пиндик». Не забывала выросшая крымчанка, как «ходили с концертами к лежачим больным в детских санаториях Евпатории. Сильный голос от родителей - семья певучая»; и о том, как её, ослабленную, «несколько раз отправляли в санаторий «Сара», в Алупке - замок-дворец, сказка, диво-дивное!».

Детей Алексея и Раисы Литвиненко, потерявших на войне родителей, не бросили земляки, выросли Вера, Ваня, Лена и Надя хорошими людьми. «Крымская правда» в конце пятидесятых прошлого века рассказала о Надежде, труженице совхоза «Виноградный». «В 16-17 лет меня фотографировали для «Крымской правды». На первой странице фото тружеников совхоза - среди взрослых, моя счастливая мордашка. Писали тогда о моём труде, о моих ловких, быстрых руках». Вой­на, горечь, взрослые, дети; мир, возрождение… Помним!